Некоторые типы. Одни...
  
  В  1970  году  Валерий  3.,  непутевый  четырнадцатилетний
подросток  из  южного  города М, натянул  на  ноги  хромовые
офицерские   сапоги,   накинул  на   плечи   черную   ватную
телогрейку, повязал на шею белый шелковый шарф из отцовского
гардероба, нахлобучил на затылок кепку-восьмиклинку и  отпра
вился  в  путешествие  на пригородном  поезде  по  ближайшим
населенным пунктам. Из-за голенища сапога выпирал до  блеска
m`rnwemm{i  армейский штык-нож, купленный у пьяного  дембеля
одной из воинских частей.
  Путешествие оказалось коротким. В тамбуре пригородного
  поезда Валерий
3.  "тормознул" прилично одетого сверстника и,  приставив  к
солнечному   сплетению  жертвы  штык-нож,   затребовал   всю
наличность.   Сверстник,  разумеется,   немедленно   передал
Валерию  3.  имевшиеся  у  него на два  кармана  67  копеек.
Вернувшись   в  вагон,  потерпевший  подросток   поведал   о
случившемся  отцу  и  старшему брату  -  оперуполномоченному
районной "уголовки". Валерий
3. был задержан немедленно и на ближайшей платформе передан
наряду милиции.
  Образцово-показательный   процесс   завершился    выездным
заседанием  по  месту  учебы Валерия 3.  -  в  актовом  зале
средней  школы.  Из  тюрьмы  (СИЗО)  Валерия  привезли,  для
устрашения,  остриженного под "ноль",  в  брюках  х/б  52-го
размера, подвязанных веревкой, и в укороченном сером свитере
из  верблюжьей шерсти. В присутствии педагогов и учащихся  с
четвертого  по  десятый класс подсудимому было предоставлено
последнее слово. Все чаяли условный приговор.
  - Дорогие граждане судьи! - начал свою короткую речь
Валерий, предварительно отерев со щеки воображаемую слезу. -
А также - дорогие учителя, одноклассники и одноклассницы!..
Если у вас есть желание, то...
  На  этом  месте Валерий сделал чуть ли не минутную  паузу,
во время которой несколько раз сентиментально шмыгнул носом,
а затем неожиданно заорал дурным голосом:
  -  Дуньте мне в х... я хочу по залу полетать! - после чего
потянулся  расстегивать  показательные  холщовые  штаны  для
демонстрации.   Конвойные   милиционеры   быстро    заломали
подростка;  он,  в  свою  очередь, выкрикнул  еще  несколько
оскорблений  в  адрес  суда и педколлектива  школы...  После
этого  был  объявлен приговор: шесть лет лишения  свободы  в
воспитательно-трудовой колонии; именно на этот срок  Валерий
3.  погрузился  в  мутные и тревожные пучины  исправительно-
трудовой  системы  МВД  СССР,  став  в  городе  М  не  менее
легендарной   личностью,  чем,  например,   местный   герой-
подводник,   потопивший  в  годы  войны   шесть   фашистских
кораблей.
  Четыре  месяца,  проведенные Валерием  3.  в  следственном
изоляторе, не прошли даром: шутка-легенда про дутье и  полет
по   залу   была  реализована  словесным  образом  легко   и
непринужденно, как и многие другие приколы тюремной жизни.
  Валерий   3.,   проводивший  большую   часть   детства   и
отрочества  на  городских пляжах в паре метров  от  взрослых
загорелых тел, густо покрытых изображениями соборов, тигров,
цепей  и других символов трудной жизни, впитывал неокрепшими
извилинами  щемящие  семиструнные  "восьмерочки"  и   унылые
запевы типа "загубили, суки, загубили", "ах, зона, зона -  в
три ряда колючка", "я сижу в "одиночке". Татуированные спины
наконец  стали  посылать  пацана за  сигаретами,  передавать
через  него приглашения пляжным "манюням" и т.д.  и  т.п.  У
Валеры  появился  первый  складной ножик,  подаренный  Васей
Jp~jnl;  впоследствии  ножик сменился  вышеупомянутым  штык-
ножом, ставшим основным вещдоком дела N... по статье 146  ч.
2 УК. Жизнь Валерия
3. протянулась через суровый отбор ВТК; через четыре года он
поднялся  на "взросляк" (ИТК общего режима), где,  кочуя  из
барака  в ШИЗО (штрафной изолятор), а из ШИЗО в БУР  (ПКТ  -
помещение камерного типа), "благополучно" дождался  "звонка"
(конца  срока) - и вышел на волю под гласный надзор районных
органов  внутренних дел с запретом на посещение общественных
мест   типа:  рестораны,  вокзалы  и  т.п.  От  хронического
недостатка  жиров  и  белков тело его своеобразно  задубело,
либо  под  воздействием  чифира потемнело,  а  спина  обрела
желанные рисунки, за которые Валерий 3. был готов дать ответ
в любое время и кому угодно.
  Свобода  терпела  его; Валерий не терпел  надзор  -  и  за
нарушение  оного  был автоматически приговорен  к  1,5  года
лишения  свободы  в ИТК строгого режима. Томясь  в  ожидании
этапа на зону, Валерий 3. позволил себе развлечься: во время
вывода на прогулку запрыгнул на спину пупкарю (надзирателю),
крепко обхватил его руками и ногами и истошно заорал:  "Н-н-
оо,   козел!   Поехали!.."  Отскребали   седока   от   спины
перепуганного  тюремщика спецбойцы СИЗО, и ушло  на  это  не
менее  получаса... Снова ШИЗО (карцер): мокрые полы и стены,
пониженное  питание (ниже какого?). У одного из надзирателей
ШИЗО   была  привычка  поливать  через  раздаточное   окошко
("кормушку")   холодной  водой  из  шланга  проштрафившегося
бедолагу.  Валеру 3. поливали в день по нескольку  раз;  это
обернулось  для  него  хроническим нефритом  и  бронхиальной
астмой,   но,  впрочем,  нисколько  не  повлияло  на   общее
настроение - смесь куража с веселым отчаянием и презрением к
внешним   раздражителям,   каковыми   являлись   все,    без
исключения, тюремщики и их тюремная практика.
  В  зоне  и  в  тюрьме Валерий 3. мужиком  слыл  "путевым",
однако  работать умел, но не хотел. Охотно мастерил какие-то
шкатулочки, записные книжки, "отметаемые" генеральным шмоном
(обыском),  "шпилил" в азартные игры под небольшой  интерес;
свято   чтил   "каторжанскую  веру";   проткнул   бригадиру-
беспредельщику  горло гвоздем-соткой и, получив.  добавочные
шесть  лет,  отправился в другую зону  -  разматывать  новый
виток  своей  неудавшейся жизни. И жизнь эта  закончилась  в
1987  году  через  три  месяца после окончания  срока  -  на
больничной  койке с привязанным к туловищу  резервуаром  для
мочи   и   с   аляповатым,  лагерной  отливки   крестом   из
технического серебра на тонкой шее.	
  Другой  преступивший  закон Валерий вырос  в  глухом  селе
Калининской  области (Тверской ныне). Учился на  "хорошо"  и
"отлично";  после  окончания десятилетки поступил  в  Высшее
мореходное,  проблем  с  учебой  не  имел,  побывал  в  ходе
морпрактики в Канаде и в США, в Бразилии и Панаме.  Закончил
мореходку  с  "красным" дипломом, через пять лет  уже  ходил
вторым помощником капитана сухогруза.
  Деревенской сестре Валерия К. Зинаиде тоже привалило
счастье: нашелся наконец жених - добрый молодец из райцентра
с редкой специальностью библиотекаря...
  Валерий  К.  получил  радиограмму  о  свадьбе,  будучи  на
погрузке в Гамбурге; через неделю сухогруз швартовался уже в
Клайпеде,  и Валерий, отоварившись подарками в "валютке",  с
туго набитым чемоданом прибыл в родную деревню.
  ...Свадьба  пела  и  плясала;  столы  ломились  более   от
спиртного,  нежели от закуски. Уже начались и кончились  три
драки,  никто серьезно не пострадал, обошлось без милиции  в
лице  участкового Будякина, который, впрочем, находился  тут
же в качестве почетного гостя и дальнего родственника.
  ...Захмелевшего Валерия усадил в коляску мотоцикла  "Урал"
двоюродный  брат Миша: решено было отправиться в райцентр  -
смотреть Мишиных кроликов и нутрий.	
  Прибыли  благополучно; у Миши пили-ели; не хватило бутылки
до полной кондиции; отправились в магазин.
  Метров  за  сто  до  магазина двоюродных братьев  окликнул
гражданин,  довольно плюгавый, в шапкеушанке и  в  пальто  с
мерлушковым воротником.
  - Эй, огурцы! - крикнул плюгавый. - Добавьте на белую!
  - Я те добавлю щас... огурец... - бормотнул Миша.
  - Сколько тебе? - полез в карман "канадки" Валера.
  - Сколь не жалко, - ответствовал плюгавый, не приближаясь
  ни на шаг. Валерий сам подошел, протянул мужичонке рубль.
  Тот рубль  взял  левой
рукой,  аккуратно  сложил пополам и,  размахнувшись,  врезал
Валерию правой по уху.
  От  неожиданности Валерий упал боком в сугроб, а плюгавый,
гад,  еще  несколько  раз  врезал  ему  ногой  по  ребрам  и
немедленно отбежал подальше - метров на пятьдесят.
  Немного ошалевший Миша сообразил наконец, что брата  бьют,
и  рванулся догонять обидчика. И догнал, схватил  за  ворот,
дожидаясь Валерия.
  Разгневанный  Валерий с разбегу провел  плюгавому  боковой
слева  (был  чемпионом училища по боксу), но промазал:  удар
пришелся  по носу, раскровянил его. Мужичонка сел в  снег  и
сказал:
  - Ну, все, козлы. Вам звиздец.
  -  Сам ты козел, гад! - стукнул его Миша по спине ногой. -
Скажи еще спасибо...
  - Ладно, пошли... - потянул его за рукав Валерий.
  Через полтора часа они уже забыли про инцидент: допили
взятую бутылку и дремотно дотягивали жизненный разговор.
  Вдруг на улице послышались возбужденные голоса;
  затарахтела машина.		
  - "Бобик", - знающе кивнул Миша. - Я в армии на таком
майора возил... Машина хорошая, но...
  Договорить  он  не  успел. В дверь  сначала  позвонили,  а
затем застучали руками и ногами.
  - Открой, мать! - крикнул Миша.
  В   сенях  послышались  топанье  и  толчки,  и  в  комнату
ввалились  три  милиционера  разных  званий.  Раздвинув  их,
вперед  протиснулся человек с густо вымазанным кровью лицом.
На трех нитках болтался мерлушковый воротник. Шапки не было.
  - Это они, мерзавцы, - заявил человек. - Арестуйте их!
  В  ходе  следствия выяснилось, что, находясь в  нетрезвом,
состоянии,  штурман  дальнего  плавания  Валерий  К.  и   его
двоюродный  брат  Михаил Н. напали с  хулиганской  целью  на
гражданина  Паскудина  Б.Б.  нанесли  ему  несколько  ударов
руками  и  ногами (легкие телесные повреждения),  сорвали  с
головы  шапку  из  нутриевого меха  (не  найдена);  все  это
подтверждается показаниями свидетелей Буева и  Раскорякиной,
находившихся   в   непосредственной   близости   от    места
происшествия.	
  Районный народный суд приговорил Валерия К. к двум годам
лишения свободы в ИТК. общего режима, а Михаила Н. - к двум
годам лишения свободы в ИТК строгого режима (уже сидел).
  На  этом  история не закончилась. В 1985 году, отбыв  чуть
более  полугода в зоне, Валерий К. был амнистирован (в связи
с  40-летием Победы) и отправлен "добивать" срок на  стройки
народного  хозяйства ("химия"). Миша под амнистию не  попал:
плохо вел себя в местах лишения свободы, не вылезал из ШИЗО,
ПКТ,  готовился к переводу в "крытку" с добавкой срока (1984
г.  -  статья 188). На второй день пребывания Валерия  К.  в
общежитии  "химиков" отпраздновать "почти  свободу"  приехал
его отец Иван Петрович, агроном с двадцатилетним стажем.
  Выпили,  закусили. Запели песню "У ручья  у  чистого":  на
шум  появился  инспектор Кобельков, попросил не  буянить,  а
Ивану  Петровичу  предложил  освободить  помещение  ("Дергай
домой, старый козел, пока я добрый!"). Валерий К. в ответ на
эти  слова  схватил Кобелькова за поясницу и  вынес  его  из
комнаты в коридор общежития.
  Утром  Валерий  К.  был  арестован  как  подозреваемый   в
совершении преступления, предусмотренного ст. 191  УК  РСФСР
(сопротивление работникам милиции и т.д. и т.п.). В качестве
орудия   сопротивления  был  предъявлен   столовый   нож   с
отпечатками  пальцев  Валерия К. (этим  ножом  они  с  отцом
резали  домашнюю колбасу). Отца решили не трогать, а Валерию
К.  суд добавил к оставшимся 1,5 годам по 106 ч. II еще 4  -
по  191-й.  Итого  - пять с половиной лет  в  ИТК.  строгого
режима;  этап  на  Красноярск через угрюмую и  беспредельную
Новосибирскую пересылку.
  Иван  Петрович не вынес этих "итогов": хлобыстнул  полтора
литра  самогона  и  повесился в сарайке  для  поросят.  Мать
Надежда  Павловна долго болела, потом и померла на  руках  у
дочери  Зинаиды  (той самой, на чью свадьбу и  прибыл  зимой
1984  года Валерий К., - прямо, так сказать, из Гамбурга,  с
корабля на бал).
  След  его затерялся. С кличкой Боцман он жил "мужиком"  на
одной  из "строгих" зон Краслага. Потом зону расформировали;
были  еще  какие-то амнистии, но мог ли он попасть под  них?
Срок  закончился,  а  в  родной деревне  Валерий  так  и  не
появился.  Не  мог  он  конечно же  появиться  и  на  палубе
сухогруза... Погиб ли он на лесоповальной зоне? в  одной  из
"крытых"?  Или,  откинувшись "по звонку", отправился  пытать
счастье   в   дальневосточных,  северных  или  иных   краях?
Неведомо.
  Виталий   Р.,  инвалид-мариец  из  вятского  села  Тюм-Тюм
Уржумского района, мечтал побывать в Москве - посмотреть  на
полотна  Третьяковской галереи, сходить в  настоящий  театр,
посмотреть "вживую" какого-то известного на весь мир баяниста
(не  припомню  фамилии). Вместо этого ему  пришлось  ударить
поленом  по голове родного отца - в тот самый момент,  когда
отец, перебрав томатного самогона, бил в огороде свою жену -
мать  Виталия,  естественно...  Отец  умер  в  больнице   от
кровоизлияния в мозг.		
  Суд,  конечно,  учел  смягчающие  обстоятельства,  но  все
равно  по  ст. 108 Виталий Р. схлопотал шесть лет усиленного
режима.  Отбыл  он  их достойно: в лагере спуску  никому  не
давал (весу в Виталии было 48 кг; он как будто приседал  при
ходьбе  на левую ногу - остеомиелит), потому что в нем  было
достаточно  "духу",  как говорят в зонах.  Отменно  играл  в
шашки, виртуозничал на баяне - если удавалось выпросить оный
в  "козлятнике".  Шашки,  а также  вязание  сетей  и  авосек
добывали ему чай, столь необходимый для жизни. А Виталий был
жизнелюб  - это при давлении 90/20!!! "Понятия каторжанские"
принял как свои; о свободе забыл, как о родине; мечтал  лишь
о Третьяковке, выспрашивая редких на местной зоне москвичей.
Впрочем,  убедился  вскоре, что никто из  них  в  знаменитой
картинной галерее не бывал; воспоминания сводились к  какой-
то   пивной  на  Новокузнецкой,  рюмочной  на  Якиманке   и,
естественно, прокуратуре на Б. Ордынке.
  Срок  его закончился. Виталий К. вернулся в родной Тюм-Тюм
с  казенной  десяткой в кармане добротного лепня  (пиджака),
выхлопотанного в каптерке уважительной братвой.
  -  Приоделся, гаденыш, - приветствовал его в доме  старший
брат.  И,  перегнувшись через стол, ударил  Виталия  тяжелым
кулаком  в лицо. Виталий упал, долго барахтался на  полу,  а
поднимаясь,  заметил  на  тумбочке  небольшие  ножницы   для
стрижки  ногтей.  Через  несколько мгновений  они  вонзились
старшему   брату   чуть  повыше  печени.  Вошли   неглубоко:
сантиметра  на  2-3; удар, однако, был признан  опасным  для
жизни  косвенно. На суде прокуратура доказала,  что  Виталий
воскликнул  перед  ударом  "Убью!",  следовательно,  угрожал
убийством.  И  поехал на строгий режим  с  четырьмя  годами,
пробыв на свободе семьдесят восемь часов, включая дорогу.
  "А  ведь  хотел поговорить по душам, - рассказывал Виталий
впоследствии  автору  этих строк, - я  ведь  отца  не  хотел
убивать, так получилось... попал по голове случайно.  А  без
шести  предыдущих  лет не было бы и этих  ножниц  проклятых.
Брат злой был, написал заявление, потом забрать хотел
- ан нет, сам знаешь, кто его отдаст?"
  Виталий  отбыл и эти четыре года так же достойно. На  моей
памяти одна лишь его стычка с новым завхозом - из-за нижнего
места  (шконки). Завхоз принял Виталия за "овцу" или  "мыль"
(инвалиддоходяга,  толстые стекла  очков,  умные  "базары").
"Слышь,  ты,  очки,  завтра ляжешь  там",  -  сказал  завхоз
"наезжающим"  тоном  - и показал где. Шконка  была  верхняя.
Нижняя  предназначалась  сомнительному  во  всех  отношениях
"айзеру", прибывшему этапом из Питера.
  Виталий  посмотрел на завхоза ("козла") поверх  очков  (он
был  похож  на  "умного японца") и сказал равнодушно,  но  с
обволакивающей угрозой: "До завтра дожить надо".
  Завхоз   больше   всего  боялся  такой   вот   неожиданной
aeqqnmmni  ночи.  "Козлячью"  марку  свою  тоже  терять   не
хотелось,  поэтому  он  решил вообще не  залупаться:  отошел
молча  и  как бы забыл о существовании Виталия.  Тут  же  он
нашел   настоящую  "овцу"  -  какого-то  деда-мухомора   без
заступы;  загнал  его  на  верхнюю шконку,  а  азербайджанца
уложил на нижнюю... тот, впрочем, жил внизу недолго: напорол
косяков  с игрой в "двадцать одно" (двинул фуфло) и сломился
сначала в ШИЗО, а затем и вовсе в ПКТ.
  Виталик  же  продолжал играть в шашки,  вязать  рыболовные
сети за столь любимый им чай (чифир) и сигареты. За сутки до
его  "звонка" мы заварили трехлитровую банку и выпили ее (по
два  глотка)  "кругом" под неспешный разговор о  предстоящем
житье-бытье  - ему, Виталику, в русско-марийском  селе  Тюм-
Тюм, а нам - здесь: кому месяцы, а кому - долгие годы...
  Вот что он писал из Тюм-Тюма:
  "Занятий  много...  30  декабря  был  приглашен  играть  в
детсад  на елку, до этого ходил на репетицию. 29-го ездил  в
уржумское  гестапо на отметку (надзор). Сходил в библиотеку,
привез на салазках Лескова, Аксакова, Булгакова, Дени Дидро,
пару томиков А. Платонова... Амуниция моя сборная
-  шкидовская, а копейкой ребята поддержали... Праздники был
дома,  смотрел телик, благо, братья оставили мне старый,  но
кажет  обе программы. Есть радиола, газплита с баллоном,  на
ходу,  утюг,  кровать, диван, шесть стульев,  пара  подушек,
перина, шифоньер без полок и зеркала, баян... Вот такие дела
-  не было ничего, а тут вдруг целое имение! День прошел - и
слава  Богу,  утром  проснулся -  опять  праздник...  А  еще
чифирнул - вообще весело, песни пою, живу и радуюсь... Желаю
и тебе быть жизнелюбивым и радоваться тому, что есть, а даст
Бог - будет еще лучше, на том и слава Ему...
  Остаюсь Виталий, луго-болотный чемерин".
  Виталик  умер  через несколько месяцев после освобождения:
письмо вернулось с отметкой "по смерти адресата". Как,  что?
Забыли ли его в вятских снегах "ребята"? Или не проснулся он
в   какойто   из   дней-праздников,  чтобы  вновь   заварить
крепчайший  чифир, закурить сигаретку и читать  под  вьюжный
свист Аксакова и мечтать о Третьяковской галерее?
  Вывод:
  ...Валерий  3.  был  готов к тюрьме и  зоне;  более  того,
предполагаемая   отсидка  являлась   для   него   такой   же
закономерностью жизни, как институт для золотого  медалиста:
не  сесть  было  нельзя.  Человеческий  "круг"  отторгал  не
обозначенного  судимостью индивида -  тот  круг,  в  котором
вращалась с малолетства жизнь Валерия 3.
  Однако  вместе  с  ним оказались в полной  мере  готовы  к
лишению  свободы и двое других: штурман дальнего плавания  и
инвалид  детства.  Штурман обладал изрядным  здоровьем,  мог
дать достойный кулачный отпор любому беспредельщику; инвалид
Виталик  вряд  ли  был  способен  одолеть  двенадцатилетнего
ребенка; все трое благополучно (если подходит это выражение)
и достойно отбывали свои срока: даже отчаянный кураж Валерия
3.  не выходил за рамки "понятий", а отсутствие здоровья  не
мешало  Виталику-марийцу быть уважаемым  зеком.  И  штурман,
ставший Боцманом, присоединился к компании "путевых мужиков"
со  всеми  вытекающими  из  этого  факта  правами  -  и  пос
ледствиями...  А если короче и по-зековски -  их  объединяло
одно: "дух".